…Прочти, слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет….
(М. Цветаева «Идёшь на меня похожий»)

Сегодня были её похороны. Она лежала в горбу в белом платьице, а в её сложенных будто для молитвы руках медленно вяли простые голубые цветы – колокольчики, васильки, незабудки…. Небольшой букет, вложенных на прощание в ледяную ладонь. Лицо так спокойно и расслабленно…. Так и должно быть.
Ей исполнилось уже тридцать шесть, но она до сих пор выглядела как девушка. На вид ей казалось не больше девятнадцати. Чуть приоткрытые губы, холодные, как сама смерть, немного припухлые и уже начавшие синеть. Этот неестественный цвет пробивался сквозь тонкий слой светлой помады, будто отпечаток смерти. Она не должна была умереть так рано! Мне видится струйка крови к её губ. Но это иллюзия – её кожа чиста. Прозрачна… и безжизненна. Как и она сама. Так должно быть.
Я всегда так думал, с тех пор как встретил её. Она была старше меня. Она часто смеялась. Я был ей почти как младший брат. Я знал её почти всю свою жизнь. И при этом мы виделись очень редко. Прежде, чем она снова вернулась в мою жизнь, в её собственной появились наркотики. В её собственной появились другие мужчины. Я до сих пор вспоминаю, как мы отмечали её получение паспорта – она была такой весёлой и легкомысленной, обычной девушкой-старшеклассницей. И никто не мог предугадать, какой дамоклов меч зависнет над её хорошенькой головкой. Как много горького и болезненного свалится на неё….. Я не был тому свидетелем. Я лишь слышал краем уха о том, что с ней творилось, и что творила она с собой. Это медленное погружение в пучины ада…. Я не мог ничего поделать. А затем вдруг всё прекратилось.
Я встретил её вновь совсем недавно…. Она была исхудавшей, измученной. Я не мог отвести от неё глаз. В ней поселился отпечаток тяжёлой болезни, от которой нет спасения. Она улыбалась вымученной улыбкой, от которой всё ещё становилось светло. Я знал, что у неё есть ребёнок – живёт где-то на окраине города вместе с её родителями. Она сама не способна была заботиться о детях – хотя и любила их до безумия. Сегодня её нет. Я держал её иссохшие руки. Я смотрел в её глаза. Не смотря на все испытания они всё ещё были живы – синие, как васильки. Она позволила касаться себя. Она позволила любить себя. В нас больше не было ничего от сестры и брата. Мы стали чем-то большим – и чем-то меньшим одновременно. Её тело… я всё ещё помню под своими пальцами. Её лоно пылало жаром. Её сердце стучало под моей ладонью – рядом с моим…. Теперь всё застыло. Я больше не услышу, как она спит. Не отгоню, положив руку на мокрый от пота лоб, её кошмары. Не почувствую её дыхания на виске – этого больше нет…. Я не могу отвести глаз – и ближе подойти не могу. Она вся белая и неподвижная – как мраморный ангел. Ко мне неслышно подошли сзади. Я чувствую…. Это присутствие. Эти руки на своей спине, обвивающие мою талию. Тёплое дыхание у щеки. Если бы она могла дышать, с её уст срывался бы холод….
- Как ты? … - его шёпот опаляет щёку.
Я не хотел, чтобы он приходил. Я не хотел, чтобы нас видели вместе. Я не хотел – потому что думал, что это оскорбление… её памяти. Хотя она знала. Знала лучше всех. В девятом классе я понял, что меня привлекают мужчины. С тех пор у меня было несколько любовников – наверное, не меньше, чем у неё… ха…. Я любил её. Думаю, я любил её дважды. Сначала как сестру, а затем…. Он был последним, с кем я встречался, и наши отношения были самыми серьёзными. Хотя мы скрывали их, я собирался переехать к нему и жить вместе…. До того, как она вернулась, впорхнула, ворвалась в мою жизнь, смяв её тяжёлыми крыльями бабочки. Что бы ни случалось, она всегда походила именно на это насекомое. Я расстался с ним, чтобы быть с ней…. Ещё тогда, когда вторая часть наших отношений не началась. И давно не виделись. И вот мы здесь. Незаметно для других я расслабляюсь в его объятиях и откидываюсь назад, на его грудь. Я не знаю, что сказать. Мне одновременно больно и… всё равно.
- Мне не хватает её…, - горло сдавило и трудно дышать. Но слёз нет – это просто дождь пошёл. Знаю, сейчас и здесь это неуместно – но я думаю о том, как он трахает меня, чётко представляю как его член входит в меня глубоко, достигая самого сердца. Как дрожат его горячие бёдра. Как садится его голос. Как движется его тело, вгоняя в меня твёрдый стержень. Как я жадно подаюсь назад. Мы стоим так же, как наяву. Я не раздвигаю ноги. Я почти чувствую боль от его присутствия в самом уязвимом месте моего тело. Умом понимаю, что это безумие, бред… но ничего не могу с собой поделать. Её нашли под нашими окнами глубокой ночью – парочка, возвращавшаяся из бара. Они мгновенно протрезвели… от вида худенького женского тела в луже собственной крови. Тут же вызвали полицию. Труп отвезли в морг. В квартире всё было перевёрнуто вверх дном – но почему-то ничего не взяли. Меня так и подмывало просто сжечь её. В конце концов я так и поступил с вещами, что там были. Не знаю, что делать с самой квартирой – наверное продам. Не сдавать же, ведь она абсолютно пуста. Хотя… кто знает. – Она была всем для меня. Что теперь будешь делать?
- Я буду с тобой, пока тебе плохо…, - его голос совершенно спокоен и отстранён, но руки трясутся. Я предал его, отвернулся от него, забыл его, а он всё ещё любит меня. Я оставил его, а он всё ещё рядом, ничего не требуя взамен. Я был ей нужен. Он не нужен мне. Я для него всё… и он для меня тоже. Я не могу не любить его. Я любил её намного больше, чем брат. Но всё же меньше чем любовник. В этом Цветаева была права. Моё тело дрожит. Я захлёбываюсь от рыданий. Я ведь решил не плакать. Но я плачу не поэтому… не из-за неё. Я такой, какой я есть. Я закрываю глаза. Она воздушная и хрупкая. Гроб опускают в землю и я больше не увижу, какая она на самом деле. Это бело платье, цветы я придумал сам. Её звали….